| версия для печати | |||
|
|||
К.А. Кедров
доктор философских наук,
Академия философов и поэтов
Университета Н. Нестеровой,
Москва
Поэтическое познание. Метакод. Метафора
Взгляд – это глубина неба.
Боль – это прикосновение Бога.
Бог – это прикосновение боли.
Свет – это голос тишины.
Тишина – это голос света.
Тьма – это крик сияния.
Сияние – это тишина тьмы.
Душа – это нагота мысли.
Нагота – это мысль души.
Расстояния между людьми заполняют звезды.
Расстояния между звездами заполняют люди.
Человек – это изнанка неба.
Небо – это изнанка человека.
Это отрывок из моего манифеста метаметафоры под названием «Компьютер любви», который был напечатан в монографии «Поэтический Космос».
Теория метакода и метаметафоры очень гармонично сочетается с темой нашей конференции. Дело в том, что человечество пережило грандиознейший переворот, о котором оно и сейчас не знает. Это поразительное явление, когда открытие совершено, а тот, кто совершил это открытие, ничего или почти ничего об этом не знает. Все началось с того, что в 1948 году в Наг Хаммади был обнаружен клочок древней рукописи. Она получила название «Евангелие от Фомы», где были такие слова Христа: «Когда вы сделаете двоих одним, и когда вы сделаете внутреннюю сторону как внешнюю сторону, <…> когда вы сделаете глаза вместо гл`аза, и руку вместо руки, и ногу вместо ноги, образ вместо образа, – тогда вы войдете в [царствие]» [1, с. 275]. Когда я это прочел в 70-х годах, то был потрясен, потому что в 60-м году я написал такие слова: «Я вышел к себе через-навстречу-от и ушел под, воздвигая над». То есть я ощутил это пространство, о котором идет речь в «Евангелии от Фомы». Но позднее я узнал, что это пространство ощутил еще Андрей Белый, когда он взошел с Асей Тургеневой на пирамиду Хеопса в августе 1914 года. И там с ним произошло следующее. За четыре ступеньки до вершины исчезает из поля зрения подножие пирамиды. «Исчезло подножие пирамиды, я почувствовал себя, как на неком астероиде, на небесном теле, – пишет Андрей Белый, – а затем вывернулся наизнанку, и весь зодиак, солнце – все это стало моей собственной кожей. Сам себя обволакивал зодиаком наподобие того, как мякоть персика обволакивает косточку. Был косточкой внутри самого себя – персика, сам на себя смотрел многоочитою звездною сферой. И когда я спустился к подножию пирамиды, я стал совершенно другим человеком. Я для этого написал роман “Петербург”, чтобы передать это состояние» [2, с. 368–369].
Этот переворот я назвал сначала «выворачиванием», поскольку термина для этого не было, а позднее появилось другое, более научное слово – «инсайдаут». Инсайдаут – внутреннее-внешнее, внешнее-внутреннее – суть этой рокировки.
Труд, за который был расстрелян о. Павел Флоренский, называется «Мнимости в геометрии». Главная идея, ради которой он жил и ради которой была написана эта книга, в финале четко проговорена. Павел Флоренский в теории относительности пошел дальше Эйнштейна. Согласно теории относительности, если мчаться со скоростью света, любое материальное тело разрастается, фактически приобретая бесконечную массу. Если бы оно могло преодолеть барьер скорости света, то тело вывернулось бы из себя, стало всей Вселенной, всем Космосом, всем Мирозданьем. Когда Михаил Булгаков прочел это в рукописи, он был настолько потрясен, что в финале «Мастера и Маргариты» совершенно конкретно описал это обретение мельчайшей материальной частицей всей бесконечности Мирозданья. Скачут всадники, они разрастаются, и вот уже уздечки – это звезды, стремена – это месяц, они разрастаются до бесконечности, всадник становится всем небом, всем мирозданьем.
В поэзии это ощущение я назвал метаметафорой. Этот термин я предложил в 1983 году, и впервые он был опубликован в 1984 году в журнале «Литературное обозрение». Я хочу обратить внимание на то, что в поэзии 70-х годов в России родилась метаметафора. Что происходит при выворачивании? Внутреннее и внешнее не исчезают, но как бы рокируются. Космос становится таким же реально ощущаемым, как ваше собственное тело, в нем исчезает расстояние. Вы же не чувствуете в теле расстояния между одной рукой и другой, между теменем и ступней, это единое целое. Вот таким единым целым ощущается весь Космос. В то же время нутро человека в метафизическом смысле обретает космическую бесконечность, образуя как бы двуединое тело Гомо космикус, которое приходит на смену Гомо сапиенс. Гомо сапиенс становится Гомо космикусом.
Космонавт Эдгар Митчел рассказывал, что он пережил на Луне. Когда он взглянул на Землю со стороны, то вдруг почувствовал: «Я стал частью вселенной, а вся вселенная стала частью меня» [2, с. 370]. Заметьте, – вся Вселенная стала частью его, что и происходит при инсайдауте. Космонавт Юрий Батурин, ученый, философ и художник, когда прочел мой «Компьютер любви», то сказал: «Откуда вы все это знаете? Я считал это глубоко интимно-личным, пережитым там, на орбите». Так же это было интимно-личным для Даниила Андреева, когда он находился в тюрьме. Он вспомнил, как однажды, когда он шел по берегу моря, вдруг ощутил, что самые далекие звезды стали внутри его. Так же это было для Андрея Белого с Асей Тургеневой, так же для Флоренского в финале его «Мнимостей в геометрии». Но, видимо, это не только интимно-личное, потому что в «Евангелии от Фомы» все сказано: когда вы сделаете внешнее как внутреннее,
а внутреннее как внешнее, тогда вы войдете в Царствие.
После открытия Коперника в течение 73 лет разрешалось преподавать его систему только как математическую условность, удобную для вычисления. Нечто подобное произошло с теорией относительности Эйнштейна. Ее и запрещали, и преследовали, но она нужна была для изготовления атомной бомбы, и потому полностью ее запретить было невозможно. Но в то же время главные философские, мировоззренческие, метафизические открытия теории относительности, которые мгновенно ухватил и отразил в своей книге П.А. Флоренский, человечеству по-прежнему не известны. По-прежнему теория относительности рассматривается просто как физическая теория, а между тем – это метафизический переворот, это глубочайшее космическое знание, где выворачивание, инсайдаут – момент переориентации внутреннего-внешнего – присутствует на уровне описания того, что происходит с материей при скоростях, близких к скорости света.
Мысленно, духовно мы преспокойно движемся со скоростями большими, чем скорость света. Флоренский задавался вопросом – можем ли мы передвигаться со скоростью света? Нет, не можем. Но обязательно ли человеку достигать такой скорости, чтобы увидеть все то, что описано в теории относительности? Нет, конечно, потому что скорость мысли значительно превышает скорость света, и поэтому мы на духовном уровне преодолеваем этот световой барьер и живем как в мире досветовых, так и сверхсветовых скоростей. Несомненно, при выворачивании происходит следующее: снимается альтернатива духовная и физическая, духовная и материальная. Снимается не в том смысле, что различия пропадают. Плоть одухотворяется, а дух воплощается.
Стоит обратить внимание на то, чем движима наша духовная природа. Если наша биологическая сущность достаточно четко закодирована в генетическом коде, который базируется на четырех типах нуклеотидов, то, значит, есть такой же генетический метакод, который в равной степени един для живой и косной природы. Этот код так же подчиняется четырехмастному закону креста. Метакод как реальность очень ощутим, он естественно существует, но с ним положение примерно такое же, как было с генетическим кодом после открытия Менделя. Мендель открыл, что существуют мельчайшие частицы живого, что они подчиняются определенной закономерности. Но код впервые был расшифрован только в 60-х годах ХХ века, и только сейчас мы получили расшифровку генома человека, генома некоторых существ, близких по уровню своего развития человеку. Вот так же происходит сейчас с метакодом. И расшифровывает его не столько наука, сколько искусство. Именно живопись XX столетия, поэзия, в наиболее причудливых своих проявлениях, больше всего приблизились к раскрытию этой тайны. Именно в пограничных областях между искусством и наукой были совершены основные открытия. Возьмите поэзию Хлебникова, который утверждал, что мы полетим в Космос, не вставая со стульев. То есть не в ракетах, не в специальных аппаратах. Лучший аппарат для полета в космос – это человеческая душа, человеческое сердце, именно им дано увидеть те вещи, которые никакими приборами невозможно зафиксировать.
Как известно, точность эксперимента на уровне микромира ограничена принципом неопределенностей, включающим и принцип дополнительности. А это значит, что чем более высокой точности измерений мы хотим достичь, тем сильнее своим телескопом, микроскопом – измерительным прибором – влияем на предмет изучения. При этом неопределенность в измерениях связана не с несовершенством экспериментальной техники, а с объективными свойствами материи. Но там, где невозможно изучение процесса в соответствии с научными критериями, – подключаются человеческое сердце, человеческое сознание. Там рождается новая реальность, которую я назвал – метакод, а результат прочтения метакода – метаметафора. Метаметафора – амфора нового смысла. Метаметафора – это новое зрение, которое прорезывается в человеке и дает ощущение всего Космоса как своего тела. Как и человек, Вселенная бесконечна, но не безгранична. Это удивительно совпадает со строением человека – человек бесконечен в своем внутреннем мире, но он имеет вполне четко очерченные пространственно-временные границы. В момент инсайдаута (выворачивания) возникает двуединое вселенское тело Гомо космикуса – человека космического, которое обладает удивительным свойством: одна часть его смертна, а другая обладает статусом бессмертия. При этом с временем происходят самые удивительные вещи. В Евангелии сказано, что для Бога один день как тысяча лет и тысяча лет как один день. В XX веке наука совершила открытие, когда было установлено, что на фотоне, мчащемся со скоростью 300 000 км/с, время равно нулю. При инсайдауте, при выворачивании, при метаметафорическом соприкосновении с мирозданьем время не только каждый миг обретает статут бесконечности и вечности. Гедель, анализируя график полета со сверхсветовыми скоростями, определил, что произойдет рокировка прошлого с будущим, то есть время начнет двигаться не из прошлого в будущее, а из будущего в прошлое, не от младенчества к старчеству, а от старчества к младенчеству. Есть в китайской мифологии Паньгу – космический человек, старец-младенец, который как бы пережил свое выворачивание. Во всех мифологических системах есть такой старец-младенец. В мифологии Латинской Америки это Веракоча, в мистической традиции иудаизма – Адам Кадмон [3, с. 20], в индоиранской традиции – Пуруша. Так, Пуруша «тысячеглаз, тысяченог, тысячеглав, он повсюду, он со всех сторон покрывает землю, четверть его все существа, три четверти – бессмертное на небе. Его глаз – солнце, дыхание – ветер, голова – небо, ноги – земля, ухо – стороны света» и т.д. [3, с. 455]. Именно это происходит с человеком при инсайдауте. По выражению А. Белого, он был весь разлитый во всем Зодиак. «А потом вместил в себя небо, звезды и всю вселенную», – вторит ему протопоп Аввакум [2, с. 360]. «Вся вселенная стала частью меня», подтверждает астронавт Эдгар Митчел [2, с. 370]. Я могу сформулировать это в двух строках: «Человек – это изнанка неба. Небо – это изнанка человека».
То есть человечество в научном, в мифологическом и в поэтическом познании пришло к одной и той же модели, к одним и тем же выводам, которые подчиняются единому закону метакода и метаметафоры. Здесь мы соприкасаемся с совершенно новой реальностью, которая требует от нас некоего эстетического усилия. Иллюзия плоской Земли – это очевидность, от которой следует отказаться. Очевидно, что Земля плоская, но она – круглая. Очевидно, что Солнце вращается вокруг Земли, но – Земля вращается вокруг Солнца. Очевидно, что человек меньше Космоса, но при инсайдауте он вмещает в себя Космос. Очевидно, что мы внутри мирозданья, но мирозданье – внутри нас. Очевидно, что мы живем чуть больше или меньше 70 лет, – а мы живем вечно. Вот эти открытия, сделанные Андреем Белым, Павлом Флоренским, Даниилом Андреевым, Альбертом Эйнштейном, к сожалению, сегодня остаются лишь предметом культового почитания, но большинству людей они по-прежнему неизвестны. Может быть, потому, что только сегодня удается найти слова, чтобы обозначить новую метафизическую реальность, – метакод и метаметафора.
Литература
1. Евангелие от Фомы // Апокрифические Евангелия. СПб.: Амфора, 2000.
2. Кедров К.А. Параллельные миры. М.: АиФ-Принт, 2001.
3. Мифологический словарь. М.: СЭ, 1991.
Примечания
1 Доклад был также прочитан на секции «Идеи космизма в педагогике и образовании», состоявшейся в МЦР 20–21 мая 2003 г. (Прим. ред.)
