версия для печати

Невежество как способ мышления

Уже давно и упорно порочащий имена Рерихов А.Андреев, действуя, как говорят в Украине, по принципу «гуртом і батька легше бити», собрал под своим редакторским крылом целую гвардию. Результатом их объединенных усилий явился сборник опусов «Рерихи: Мифы и факты» (СПб., 2011). С одной стороны, сборник, частично оправдывая свое название, действительно, изобилует мифами, но с другой – испытывает дефицит фактов. «Когда сплетни стареют, они становятся мифами», – сказал замечательный польский сатирик Станислав Ежи Лец. Такая судьба постигла многие измышления о Николае Константиновиче Рерихе, активно расползающиеся по статьям и книгам. Указанный сборник принадлежит к числу тех, чьи авторы подхватили и продолжают позорную эстафету мифов о великом художнике.

В этом можно убедиться, прочитав хотя бы статью Д.Маккэннона «Невозвратившийся “блудный сын”: живопись Николая Рериха периода Второй мировой войны». В этой статье нелепо все: начиная с некорректного названия (библейский архетип в силу своего известного смысла не может быть соотнесен с именем выдающегося художника и мыслителя, одного из основателей нового космического мышления, человека, который все свое творчество посвятил родной стране) и заканчивая неграмотными попытками автора интерпретировать смысл картин Н.К.Рериха.

Миф возникает уже в самом начале анализируемой статьи. «Изначально придерживающиеся крайне правых – антисоветских – взглядов Рерихи, – пишет Маккэннон, – в середине и конце 1920-х заметно полевели и стали ярыми советофилами, но в 1930-е гг. снова оказались на антисоветских позициях. Последнее колебание этого своеобразного маятника произошло около 1937 года …»[1]. Голословность такого заявления очевидна уже потому, что автор, обращаясь к теме «маятника» неоднократно, не подтверждает свои слова ни одной ссылкой на мнение самого Н.К.Рериха. При этом беспочвенная фантазия о неустойчивости взглядов художника по отношению к Советскому Союзу является центральной идеей анализируемой статьи. Но что же было на самом деле?

Во-первых, после революции Н.К.Рерих, как и многие деятели той эпохи, выступает с жесткой критикой большевиков, обвиняя их в разрушительных действиях по отношению к культуре. Эта тема очень больно отзывалась в сердце Николая Константиновича, который всегда спешил выступить в защиту культурных ценностей и деятелей культуры. В 1919 году в статье «Разрушители культуры» Н.К.Рерих с возмущением пишет: «Немало профессоров было расстреляно в Киеве. Уникальная мебель и интерьеры многих домов уничтожены. Предметы, взятые из Зимнего дворца, из галереи Юсупова и других коллекций, вывезены за границу. Патриаршая коллекция одежды разграблена. Церкви ограблены. Многие художники и литераторы томятся в тюрьмах. В театрах царит анархия, с актерами обращаются как с бесправными рабами. Нравственный уровень школьников низок. Немало других сокровищ народа распылено по провинциям и по деревням, где их ждет неминуемая гибель. Во время обысков в домах у художников были отобраны краски, холсты и другие необходимые для работы вещи»[2]. В то же время, несмотря на резкие высказывания в адрес культурной политики большевистского правительства, Н.К.Рерих никогда не занимался антисоветской деятельностью, которую ему бессовестно приписывает Маккэннон. Лишь узость сознания последнего, полное непонимание им идей и взглядов художника могли превратить призывы спасти культурное достояние народа в антисоветскую пропаганду, а справедливую критику – в чувство ненависти.

Во-вторых, Николай Константинович никогда и ни при каких обстоятельствах духовно не порывал с родной страной. Он не переставал любить ее независимо от какой бы то ни было политической обстановки, а вся его многогранная творческая и общественная деятельность была всецело посвящена русскому народу. «Нынче исполнилось четверть века наших странствий, – писал Н.К.Рерих в 1942 году. – Каждый из нас, четверых, в своей области накопил немало знаний и опыта. Но для кого же мы все трудились? Неужели для чужих? Конечно, для своего, для русского народа, мы перевидали и радости, и трудности, и опасности. Много, где нам удалось внести истинное понимание русских исканий и достижений. Ни на миг мы не отклонялись от русских путей»[3].

«Ни на миг мы не отклонялись от русских путей…». Сколько в этих словах верности и преданности Родине! Если же посмотреть очерки Н.К.Рериха из «Листов дневника», датированные, например, 1930-ми годами, т.е. именно тем временем, когда Рерихи, по утверждению Маккэннона, пребывали «на антисоветских позициях»[4], то также можно убедиться, что строки этих произведений дышат неподдельной любовью к Родине. Очерк «Свет Неугасимый» (1934) посвящен Преподобному Сергию Радонежскому и его духовному покровительству России; очерки «Неотложное» (1935) и «Чутким сердцам» (1935) пронизаны беспокойством за сохранность сокровищ русской культуры; очерк «Художники» (1935) повествует о русских культурных деятелях; очерк «Россия» (1935) содержит размышления над многогранностью и величием Родины; в очерке «В рассеянии сущие» (1935) звучит гордость за Россию, которая в разные времена помогала другим народам. И разве нет острого противоречия в том, что обидчивый, неуравновешенный человек, исполненный гордыни и тщеславия, каким совершенно безосновательно представляется Н.К.Рерих воображению Маккэннона, ведя «активную антисоветскую деятельность в Сибири и Азии»[5], в то же самое время (1936 г.) пишет такие проникновенные строки: «Великая Родина, все духовные сокровища твои, все неизреченные красоты твои, всю твою неисчерпаемость во всех просторах и вершинах – мы будем оборонять. Не найдется такое жестокое сердце, чтобы сказать: не мысли о Родине. И не только в праздничный день, но в каждодневных трудах мы приложим мысль ко всему, что творим о Родине, о ее счастье, о ее преуспеянии всенародном. Через все и поверх всего найдем строительные мысли, которые не в человеческих сроках, не в самости, но в истинном самосознании скажут миру: мы знаем нашу Родину, мы служим ей и положим силы наши оборонить ее на всех ее путях»[6]?

Надо сказать, что у Маккэннона на протяжении всей его статьи вымысел доминирует над реальными фактами. От событий жизни Николая Рериха остались лишь отдельные фрагменты, переплетенные с какими-то выдуманными историями. Кроме того, сам персонаж о котором пишет Маккэннон, практически не имеет ничего общего с реальной исторической личностью. Более того, этот персонаж ведет себя как-то не вполне адекватно: то ненавидит советскую власть, то восхищается ею; то воодушевляется идеей «стать духовным и художественным наставником нового поколения советской молодежи»[7], то боится умереть в безвестности[8]; то испытывает «обостренное чувство враждебности» по отношению к англичанам[9], то чувствует страх за свое будущее после передачи англичанами власти национальному правительству Индии[10]. Основными чертами описанного Маккэнноном персонажа являются неуравновешенность, тщеславие, гордыня, амбициозность. Реальная историческая личность – Н.К.Рерих – по свидетельствам знавших его людей обладал совершенно противоположными качествами: равновесием, самоотверженностью, бесстрашием, мудростью. Но известно: человек, порочащий другого, видит в нем, как в зеркале, собственное отражение.

Необходимо отметить, что вольный подход к описанию жизненного пути Н.К.Рериха стоил Маккэннону непростительных ошибок биографического плана. Так, например, он пишет: «Н.Рерих покинул Россию в начале 1918 года с нескрываемой ненавистью к большевикам, и именно к этому периоду относятся зачатки разработанного им Великого Плана как средства борьбы с советской властью в Сибири и Азии»[11].

Обратимся к фактам. Во-первых, общеизвестно, что в декабре 1916 года из-за состояния здоровья Николая Константиновича семья Рерихов переехала на постоянное местожительство в карельский город Сердоболь. После революции в России Сердоболь отошел к Финляндии, которая в мае 1918 года закрыла государственную границу с Советским Союзом. Николай Рерих с семьей оказался за рубежом. Вот что пишут об этом периоде жизни художника известные исследователи П.Ф.Беликов и В.П.Князева: «Отрезанный новой государственной границей от Родины, Рерих временно теряет с ней связь. <…> Чтобы вернуться в Петроград, нужно было терпеливо выжидать стабилизации политического положения. При этом весьма проблематичной становилась сама возможность организовать в ближайшие годы поездку из России в колониальные владения Великобритании. Английские власти всегда неохотно разрешали русским ученым и путешественникам знакомиться с Индией, и следовало думать, что попасть туда из социалистического государства долгое время вообще будет невозможно. <…> В 1918 году Николай Константинович окончательно решает побывать в Индии еще до возвращения на Родину»[12]>. Как видно, жизненные обстоятельства сложились так, что Н.К.Рерих, стремясь к путешествию на Восток, не мог вернуться в Советскую Россию, однако это никак не было связано с его отрицательным отношением к правительству.

Во-вторых, идею «Великого Плана – хилиастической мечты Рерихов о создании панбуддийского государства в границах Сибири, Туркестана, Монголии и Тибета»[13] Маккэннон позаимствовал у В.Росова, чьей псевдонаучной деятельности посвящено немало серьезных исследований[14]. И Маккэннон, упоминая в своей статье раздел сайта Международного Центра Рерихов, посвященный защите имени и наследия, должен был это знать. Росов первым попытался протолкнуть в науку миф о стремлении Н.К.Рериха создать некое «монголо-сибирское государство». Маккэннон лишь несколько модифицировал его, соотнеся со своей теорией «маятника». Это далеко не первый случай, когда один бескультурный «писатель» транслирует ложь другого, которая при этом нарастает как снежный ком. С грустью писал Н.К.Рерих: «Клевета есть передача лжи. Все равно, будет ли ложь передаваема по легкомыслию или по злобности, или по невежественности – семя ее будет одинаково вредоносно»[15].

Вредоносное семя клеветы содержит и литература, включенная Маккэнноном в источниковую базу своей статьи. Так, он отмечает, что среди публикаций, освещающих экспедиции Рериха, кроме росовских, заслуживают внимания работы А.Андреева и О.Шишкина[16]. Первый, как известно профессионально промышляет лживыми книгами в адрес Рерихов[17], одиозная деятельность второго, порочащая имя Рериха, уже давно получила справедливую оценку, и не только научную, но и судебную[18]. И именно в работах таких клеветников со стажем Маккэннон усматривает «дискуссию», упрекая рериховское движение[19] в том, что оно, дескать, выступает против нее. Неизвестно, понимает ли Маккэннон смысл слова «дискуссия» и в состоянии ли он отличить заведомую ложь от непредубежденного обсуждения фактов. Но то, что отдельные фрагменты защищаемой им «дискуссии» лежат в основе его собственной статьи, – очевидно.

Надо сказать, что некоторые измышления, которые он умудрился раздобыть и «пустить в дело», невероятно древние, возникшие еще при жизни самого Н.К.Рериха. Так, например, Маккэннон сообщает о том, что, написав множество образов Преподобного Сергия в 20–30-е годы, художник пытался «отождествить себя с политико-моральным лидерством Сергия в умах белоэмигрантов в Азии»[20]. Здесь угадывается очень похожая выдумка, восходящая к апологету фальсификаций об Н.К.Рерихе В.Иванову, который выпустил в свет клеветнический опус «Православный мир и масонство» (Харбин, 1935). В своей работе, написанной в ответ Иванову и разоблачающей его инсинуации, известный исследователь А.И.Клизовский указывает, что картину Н.К.Рериха, посвященную Святому Сергию, Иванов ложно трактует как автопортрет художника[21].

Однако Маккэннон основывается не только на чужих мифах, он создает и свои, демонстрируя при этом полное невежество в тех вопросах, которые он рассматривает. Помимо этого, он проявляет непоследовательность в изложении своих представлений, что, кроме всего прочего, указывает на псевдонаучность его статьи. Так, например, он пишет о том, что Николай Константинович и Елена Ивановна «смирились с мыслью, что война совершенно необходима человечеству для перехода к Новой Эре»[22]. Но через страницу (на с. 221) приводит следующие слова Н.К.Рериха: «Первое августа 1914 года встретили в храме, первое сентября 1939 года встретили перед ликом Гималаев. И там храм, и тут храм. Там не верилось в безумие человеческое и здесь сердце не допускает, что еще один земной ужас начался»[23]. Неужели Маккэннон не видит, сколь противоречит его фраза о том, что Рерихи якобы смирились с мыслью войне, этой цитате, им самим же приведенной? Рерихи были одними из величайших гуманистов и миротворцев планеты, чья работа была направлена на укрепление мира и сотрудничества между разными народами. И Николай Константинович, и Елена Ивановна считали войну глобальным позором человечества, печальным результатом низкого нравственного и культурного уровня, узкого сознания людей. «Нет более дикого проявления варварства, нежели война …»[24], – писала Е.И.Рерих в 1939 г. Ни в ее письмах, ни в очерках и статьях Н.К.Рериха невозможно найти даже намека на смирение с тем страшным злом, какое несет война. Зато в них присутствует ясное понимание, что любая война – это антиэволюционное явление, уничтожающее не только священную жизнь человека, но и не менее священную культуру человечества.

Всю жизнь Николая Константиновича чрезвычайно тревожила сохранность культурных ценностей, разрушение которых во время войны возрастает в сотни раз. Мыслитель считал, что именно культура, как объединяющее начало, как важнейший устой космической эволюции человечества – это то явление, которое противостоит духовному обнищанию общества, спасает его от падения в варварство войны. Поэтому не смирение, а стремление предотвратить войну руководило им, когда он инициировал «Договор об охране художественных и научных учреждений и исторических памятников (Пакт Рериха)». Договор был подписан в 1935 г. в Вашингтоне представителями Соединенных Штатов Америки и двадцати латиноамериканских государств. Пакт Рериха, впоследствии легший в основу системы международно-правовой охраны культурного наследия, был грандиозным проектом, получившим международную поддержку и признание, как руководителей государств, так и культурных деятелей.

Маккэннон же о Пакте Рериха упоминает лишь вскользь, и при этом параллельно возникает очередной вымысел, который касается Маньчжурской экспедиции Н.К.Рериха. Вот как это звучит в анализируемой статье: «Занимаясь агитацией в пользу своего знаменитого Пакта Знамени Мира, Рерих тайно организовывал еще одну азиатскую экспедицию, рассчитывая на поддержку со стороны русских белоэмигрантских кругов, которым он преподносил свои духовные взгляды под видом неоправославия (а не оккультизма или необуддизма)… Эта вторая экспедиция, предположительно имевшая научно-исследовательские цели и спонсируемая департаментом сельского хозяйства США, в реальности была попыткой объединить антисоветские силы в Азии, включая японцев, вокруг дела Рерихов…»[25].

Поражает необыкновенное упрямство таких реаниматоров давних измышлений: ведь то, о чем пишет Маккэннон, – вариация на тему одного из направлений целого потока клеветы, возникшей в 30-е годы вокруг Маньчжурской экспедиции. Что же касается «попытки объединить антисоветские силы в Азии, включая японцев», то эта дикая мысль перекликается с росовскими нелепыми выдумками о поддержке Н.К.Рерихом антисоветской политики Японии. Судя по всему, сам Маккэннон хорошо осведомлен в инсинуациях почти 80-летней давности, но совершенно невежественен в изучении фактического исторического материала. Снова обратимся к фактам: экспедиция Н.К.Рериха в Маньчжурию 1934–1935 годов имела не «предположительно», а действительно научные цели, связанные с изучением и сбором семян засухоустойчивых растений. Организована она была не тайно, а очень даже открыто, в связи с тем, что Департамент земледелия США, обеспокоенный угрозой распространения пустынь из-за почвенной эрозии, обратился к Н.К.Рериху. У Николая Константиновича был опыт Центрально-Азиатской экспедиции, кроме того, его самого давно тревожила проблема охраны природных богатств. Выполняя прямые задачи экспедиции, ее участники также проводили археологическую разведку, собирали фольклорный и лингвистический материал; в одном из старинных монастырей был открыт и переписан редчайший тибетский лекарственный манускрипт. Но уже во время прохождения Маньчжурской экспедиции она оказалась в тесном кольце вымыслов: с одной стороны, донесения в Департамент земледелия обвиняли Н.К.Рериха то в прояпонских настроениях, то в связях с белоказаками атамана Семенова, а американская пресса публиковала статьи о геополитической направленности экспедиции; с другой стороны – японская тайная полиция приписывала художнику связь с белой эмиграцией. Устав от лавины этих беспардонных домыслов, Н.К.Рерих в одном из писем министру земледелия США Г.Уоллесу раскрывает их абсолютную безосновательность. «Уважаемый г-н Министр, – пишет Н.К.Рерих, – только что получили вырезки нескольких газетных статей с инсинуациями о нашей Экспедиции, распространявшимися в американской прессе через Пресс-службу “Чикаго Трибюн” за подписью некоего Джона Пауэла. Так, статья, опубликованная в “Чикаго Трибюн” в понедельник 24 июня, содержит целый ряд грубых инсинуаций и, очевидно, опубликована с намерением привести в замешательство Администрацию, опорочить доброе имя руководителя Экспедиции и затруднить ее продолжение. <…> Мы уверены в хороших результатах и надеемся, что газетное злословие будет успешно остановлено и что все дело прояснится»[26]. Несмотря на это, грязные слухи прошлого нашли благодатную почву в наше время.

Маккэннон искажает события жизни Н.К.Рериха, не пренебрегая ни неточностями в изложении фактов, ни откровенной неправдой. Так, например, он утверждает, что «совместно с “Обществом культурных связей с зарубежными странами” (ВОКС), существовавшим с 1920-х гг. для пропаганды образа СССР за границей, Рерих и оставшиеся члены его нью-йоркского Ближнего Круга создали в 1942 г. Американо-российскую культурную ассоциацию (АРКА), целью которой была поддержка Соединенными Штатами военных усилий СССР»[27].

Однако, во-первых, Американо-Русская Культурная Ассоциация была создана американскими сотрудниками Н.К.Рериха, который стал ее почетным председателем; кроме того, к основанию АРКА не было причастно впоследствии сотрудничавшее с ней советское Всесоюзное Общество культурных связей с заграницей. Во-вторых, как следует из самого названия, АРКА имела культурную, а не политическую и тем более не военную направленность: среди ее членов и почетных советников были известные деятели культуры США, такие как Эрнест Хемингуэй, Рокуэлл Кент, Чарли Чаплин и другие. Члены АРКА читали лекции о русской культуре, организовывали выставки и концерты в музеях, школах и других общественных учреждениях, публиковали статьи. В рамках организации действовали справочная библиотека, информационный центр, а также постоянная экспозиция картин Н.К.Рериха, осуществлялась каталогизация предметов русского искусства в США. Сам Н.К.Рерих на вопрос о том, что входит в деятельность АРКА отвечал: «…конечно, входит все касающееся Культуры – все области искусств, все области науки, воспитание, образование, здравоохранение, кооперация, агрокультура, охрана культурных сокровищ – словом, решительно все, чем совершенствуется жизнь народов»[28]. Но навязчивая идея, овладевшая Маккэнноном, – создать из Н.К.Рериха образ амбициозного человека, не гнушающегося политическими интригами, – закрыла ему глаза на истинное состояние событий и лишила какой бы то ни было логики в рассуждениях.

Однако измышления Маккэннона распространяются не только на события жизни художника, но и на его художественное творчество. Далее рассмотрим, как он трактует некоторые картины Н.К.Рериха.

«Чинтамани» (1935–1936). «Это одна из многих работ, – пишет Маккэннон, – в которых Рерих ассоциирует магический “мыслящий камень” из тибетской легенды со священным Камнем, якобы упавшим с ночного неба в виде метеорита из созвездия Ориона из созданной им и Еленой довольно сложной мифологемы»[29].

Очевидно, что приведенное предложение, неграмотно как в смысловом отношении, так и в плане основ русского языка. Автор, как говорится, «слышал звон, да не знает, откуда он», поэтому и заменил реальные факты тем, что Станислав Ежи Лец метко назвал фактами воображения. На самом деле на картине «Сокровище мира – Чинтамани» Николай Рерих изобразил легенду народов Азии о чудесном коне, несущем на седле Сокровище Мира – камень, пришедший со звезд, камень мудрости, чей свет рассеивает тьму. Легенда о священном камне имеет богатейшую многовековую культурную традицию, широко распространенную не только на Востоке, но и на Западе. Например, в произведениях одного из крупнейших миннезингеров немецкого средневековья Вольфрама фон Эшенбаха, «камень из рая», «небесный камень» (Lapsit exillis) ассоциируется с Граалем. «Сведений об этом камне, как прямых, так и в символической традиции, чрезвычайно много в священных писаниях всех религий и в сердечной памяти народов – легендах», – пишет Р.Я.Рудзитис, автор фундаментального исследования «Братство Грааля»[30]. Таким образом, авторство некой «мифологемы» в данном случае принадлежит самому Маккэннону.

«Александр Невский» (1942). Говоря об этой картине, Маккэннон намеренно изменяет дату ее написания, указывая 1940 год (несмотря на то, что общеизвестна точная дата – 1942 год). Но именно это, на первый взгляд безобидное, искажение дало ему возможность утверждать, что создание данной картины было «еще одним отходом от сталинской линии, хотя и невольным»[31]. Далее Маккэннон поясняет, что после подписания советско-германского пакта о ненападении антигерманская пропаганда в Советском Союзе была нежелательной, поэтому, «исходя из официальных советских стандартов, появление рериховского “Невского” в период дружественных отношений с Германией прозвучало бы как откровенный “вызов”…»[32]. Для чего же нужна Маккэннону такая подмена? Вариантов два: либо для того, чтобы лишний раз сделать акцент на соперническом характере отношений между Н.К.Рерихом и советской властью (что хорошо вписывается в маккэнновскую теорию «маятника»), либо чтобы намекнуть читателям на то, что если был «отход от сталинской линии», значит, в чем-то Н.К.Рерих этой линии придерживался.

В пользу последнего говорит также утверждение Маккэннона о том, что художник в последующие после подписания советско-германского пакта месяцы якобы связывал «все свои надежды с тем, что ему представлялось мудростью и решимостью Сталина»[33]. Однако и это не соответствует действительности. Ведь, в отличие от советского руководства, Н.К.Рерих предчувствовал угрозу надвигающейся на Россию войны и неоднократно предупреждал об этом сюжетами своих картин, таких как «Армагеддон» (варианты – 1936, 1940, 1941), «Башня ужаса» (1939), «Печаль» (1939), «Слепой» (1941) и других. Среди предупреждающих полотен была и картина «Весть Тирону» (1940). Известно, что Федор Тирон, один из первых христиан, живший во времена гонений, получил известие, предупреждавшее об опасности, но не внял ему, был схвачен и предан мучительной казни. Не похожа ли эта история на то, что и сталинское правительство получало сообщения о готовящейся войне, однако упорно их игнорировало? Но Маккэннон, рассматривая картину «Весть Тирону», об этом, естественно, предпочитает умалчивать.

«Отшельник (Неведомый старик)» (1941) и «Ждущая» (1941). Пытаясь описать жизнь семьи Рерихов в Индии, Маккэннон пишет: «Как и в прежние периоды изоляции – особенно в Карелии во время Первой мировой войны и во время Гражданской войны в России, – Рерих и его жена старались использовать эту ситуацию как возможность для занятий медитацией. Две картины 1941 г. “Отшельник” и “Ждущая” могут рассматриваться как автопортреты Рерихов»[34]. Данная цитата ярко свидетельствует о полном невежестве Маккэннона в вопросах рериховедения. Несмотря на внешне кажущуюся изоляцию, жизнь семьи Рерихов как в Карелии, так и в Индии была наполнена столь разносторонней работой, что даже простое перечисление в одной статье всех фактов деятельности обоих супругов в те периоды не представляется возможным. Но, как говорится, факты – вещь упрямая, особенно, если они противоречат чьим-то вымыслам, и даже их небольшое количество способно испортить самое, на первый взгляд, убедительное измышление. Вот лишь некоторые события из жизни Н.К.Рериха в короткий карельский период, который длился с декабря 1916 г. по март 1919 г.:

1917, февраль – участие в выставке художественного объединения «Мир искусства»;

1917, март – участие в совещании художников и деятелей искусств на квартире Максима Горького в Петрограде, где был выработан перечень мероприятий по охране художественных ценностей;

1917, апрель – членство в комитете выставки финского искусства, устроенной в Художественном бюро Н.Е.Добычиной;

1917, август – поездка в Петроград по делам Рисовальной школы Императорского Общества Поощрения художеств;

1917, осень – разработка проекта реорганизации Рисовальной школы Императорского Общества Поощрения художеств в «Свободную Академию»; создание серии картин «Героика», «Ладога», «Карелия»;

1917, декабрь – участие в «Выставке этюдов», устроенной Н.Е.Добычиной в Художественном бюро в Петрограде;

1918, весна – поездка с семьей на о. Валаам и др.; создание повести «Пламя»;

1918, 10–30 ноября – проведение персональной выставки в Стокгольме;

1919 – проведение персональной выставки в Гельсингфорсе (Хельсинки) в Финляндии.

Неужели все это неизвестно Маккэннону, или ему необходимо было придумать некие «занятия медитацией», чтобы создать соответствующий облик Рерихов, как представителей богемы, оторванных от реальной жизни и занятых своими личными проблемами? Между тем, и Николай Константинович, и Елена Ивановна были общественными деятелями мирового масштаба и их волновали общечеловеческие проблемы. Здесь достаточно привести свидетельство непосредственного участника жизненных событий Н.К. Рериха и Е.И. Рерих – их сына Святослава Николаевича Рериха. Выступая в 1974 г. в Академии художеств СССР на научной конференции, посвященной столетию со дня рождения Н.К. Рериха, он сказал: «И хотя вся его [Н.К. Рериха. – Б.С.] общественная деятельность отнимала у него много времени, которое он мог бы уделять искусству, это не сказалось на творчестве. Где бы он ни был, в каких бы условиях он ни находился, он всегда писал картины. И не только картины — писал свои книги и свои дневники. И это было возможно только благодаря строгой самодисциплине. Николай Константинович всегда верил, что труд очищает нашу жизнь, что человек должен трудиться и через труд он разрешит свои насущные проблемы и поднимется на следующую ступень эволюции. Сам Николай Константинович был как бы олицетворением этой мысли, потому что всю свою жизнь он трудился. <…> У него не было, как не было и у Елены Ивановны, так называемой светской жизни. Их это совершенно не интересовало. Они не тратили времени на пересуды. Весь день с утра до поздней ночи был занят какой-нибудь полезной работой. Днем были встречи, которые входили в орбиту общественной деятельности. Отец делал свои записи, очень любил слушать музыку в перерывах и затем до позднего вечера продолжал свою работу. И так всегда день его был полностью занят кипучей творческой деятельностью»[35].

Что же касается картин «Отшельник» и «Ждущая», то они не могут рассматриваться как «автопортреты Рерихов» в силу иного смысла, заложенного в них самим художником. (Не говоря уже о неверном использовании термина «автопортрет» в отношении Е.И. Рерих). Уже само название картины «Ждущая» находится в противоречии с состоянием медитации, а фигура изображенной девушки напряжена и устремлена вперед. Смысл этой картины, перекликающейся с карельским полотном «Вечное ожидание» (1917), состоит в надежде на возвращение на Родину. Герой же картины «Отшельник» (1941) – неведомый святой старец. Как известно, испокон веков такие святые были благословением местности, где селились, считалось, что их молитвы благотворно влияют на окружающее пространство и людей. Как пишет Л.В. Шапошникова, отшельник на картине Рериха напоминает «Дозорного, неподвижно сидящего на своем посту. Но что он охраняет? В чем смыл его неведомого Дозора?»[36]. Думается, что в преддверии грозных военных событий такой Дозор, будучи связанным с какой-то иной, более высокой реальностью, возник на картине художника совсем не случайно.

«Гесэр-хан». Трактовка образа легендарного царя-воина Гесэр-хана в анализируемой статье тоже весьма своеобразна. Маккэннон указывает на неслучайное появление картин, посвященных Гесэру, в период Второй мировой войны. Действительно, Николай Константинович не случайно в те годы обратился именно к образу Гесэра. Народы Азии верят, что великий воин Гесэр снова когда-нибудь появится на земле, чтобы возглавить великую битву против зла и установить в мире царство справедливости. Однако со свойственной ему примитивностью Маккэннон сводит символику картины «Гесэр-хан» к своим домыслам, намекая на то, что образ этого героя в творчестве Н.К. Рериха ассоциируется со Сталиным или Красной Армией[37]. Невежественность такого суждения отчетливо указывает на то, что Маккэннон не имеет истинного представления о творчестве мастера. Потому что, лишь изучая это творчество можно проникнуть в глубинный смысл его картин. Николай Константинович обнаружил всемирность «Гесэриады», ее родственность другим эпическим традициям человечества. «В сказаниях о Гесэр-хане, – писал он, – можно находить как бы отзвуки Эдды, а временами как бы звучит рог самого Зигфрида. Даже имя жены Гесэр-хана – Бругума невольно напоминает имя Брунгильды. <…> Наверно, в свое время Чингис-хан слышал и вдохновлялся подвигами Гесэра. И многие другие друзья победы — многие Зигфриды почерпали звучность своего рога от подобных же вечных источников»[38]. Поэтому за воплощением образа Гесэра, а также различных знаков, связанных с ним, на полотнах Н.К. Рериха во время Второй мировой войны стояла идея обращения к глубинным символическим пластам культуры не только народов Азии, но и Европы, к пластам, где коренилась вера этих народов в победу над злом. И обращение к этой вере было не менее актуально в то время, чем призыв к патриотизму и самоотверженности.

«Матерь Мира». «На протяжении многих лет, – пишет Маккэннон, – Рерих и Елена разрабатывали универсальную теорию мессианства, согласно которой все святые и божества мужского и женского пола всех религий были соответственно аватарами (воплощениями) Майтрейи из священных книг буддизма и придуманной ими пантеистической богини, которую они называли Матерью Мира. Рерих изображал эту богиню во множестве ее ипостасей – как монахиню, мадонну, княжну, жрицу…»[39].

Приведенные слова свидетельствуют об одном из двух: либо для Маккэннона невежество действительно является своеобразным способом мышления, либо он наивно полагает, что читатели вообще ничего не понимают в философии и религии Востока. Рерихи не могли «разрабатывать» теорию воплощений, или аватар, по той простой причине, что эта теория имеет древнейшие корни. В индуистской традиции слово «аватáра» связано с воплощением божества в смертном существе с целью выполнения какой-либо важной задачи – освобождения мира от зла, восстановления закона и справедливости и т.п.[40]. Если речь идет об аватаре как человеке, то, естественно, этот человек будет великим – святым, подвижником, основателем религиозного или философского учения. Обратимся к фундаментальному труду востоковеда Г.М. Бонгарда-Левина, основанному на многолетних исследованиях автора по текстологии санскритских и палийских источников. Вот что он пишет о концепции аватары, являющейся одним из главных основоположений индуистской религии: «Санскритское слово “аватара”, означающее “нисхождение”, “спуск”, в эпосе приобретает более узкое содержание – нисхождение божества на землю, его воплощение в земной форме. Представление о божестве, принимающем по желанию иной облик, свойственно и некоторым другим религиям Индии, но только в вишнуизме эта идея получила столь разностороннее и законченное выражение»[41]. Вишну, один из верховных богов божественной триады индуистского пантеона, в мифах и героическом эпосе часто выступает под видом своих аватар. Среди наиболее известных аватар Вишну – Рама, Будда, Капила, Кришна. «…Я всех богов и великих риши[42] Начало. <…> Из Адитьев Я – Вишну», – говорит Арджуне его божественный наставник Кришна[43].

Что касается женского начала, то в буддизме есть традиция считать великих женщин воплощениями наиболее почитаемой богини – Тары. Пантеон ваджраяны насчитывает двадцать одну Тару, самые известные из которых – Зеленая Тара (Сяматара) и Белая Тара (Ситатара)[44]. Две жены выдающегося тибетского царя Сронцангампо (VII в.), благодаря которым он обратился в буддизм, китайская и непальская принцессы, считаются воплощениями Белой Тары и Зеленой Тары.

Майтрейя же – это Будда грядущего мирового порядка, с приходом которого народы Востока связывают установление царства справедливости и век общего блага. В своей экспедиции по Центральной Азии Н.К. Рерих собрал многочисленные свидетельства о духовных устремлениях к этому великому Образу самых разных племен и народностей.

Матерь Мира, которой посвящены два варианта картин мастера (1924 г. и 1930 г.), – это не «придуманная Рерихами пантеистическая богиня», а великое понятие, почитаемое у всех народов земли; культ Матери Мира является одним из самых древних и величественных. «Матерь Мира. Сколько необыкновенно трогательного и мощного слилось в этом священном понятии всех веков и народов. <…> В древнейшем городе Кише был найден культ Матери Мира, и самая старая литература Китая приветствовала Матерь Мира вдохновенным песнопением»[45], – писал Н.К. Рерих. Это всеобъединяющее понятие, вмещающее лучшие надежды и устремления людей разных национальностей, отражает великую реальность и важнейшее эволюционное знание. В своей статье «Великая Матерь» Николай Рерих анализирует беседу представителей Востока и Запада, свидетелем которой он был: «Как-то облегченно заговорили о Матери Мира. <…> Образ Матери Мира, Мадонны, Матери Кали, Преблагой Дуккар, Иштар, Куанин, Мириам, Белой Тары, Радж-Раджесвари, Ниука – все эти благие образы, все эти жертвовательницы собрались в беседе как добрые знаки единения»[46].

Но вернемся к Маккэннону. Далее он заявляет, что «…Елена, вслед за мадам Блаватской, утверждала, что Мать на самом деле является подлинным воплощением Святого Духа христианской Троицы»[47]. Ссылки у Маккэннона, естественно, здесь нет. Но вот оригинальные слова Е.И. Рерих, интерпретированные им: «…Матерь Вселенной, или проявленного Космоса, можно представить себе как одно из лиц Св. Троицы. Именно нет такой религии, кроме позднейшего искаженного церковного Христианства, в которой бы Женское начало не было бы включено в число Приматов Бытия. Так и у гностиков Дух Святый рассматривался как Женское Начало»[48]. К сведенью Маккэннона, учитывая проявленную им «образованность», хотелось бы добавить, что гностицизм, будучи религиозно-философским течением поздней античности, возник как синтез вавилонских, иранских, египетских, иудейских и других философских представлений, а также греческой философии и христианских идей[49], и поэтому является уникальным источником знаний. В то же время сама гностическая философия гораздо древнее, ибо корни ее уходят в мифологический период. К слову, гностики самым большим злом считали невежество.

«Огни на Ганге». Эта картина, по мнению Маккэннона, изображает «ритуал погребения»[50]. Но с этим мнением не совпадает истинный смысл изображенного на картине обычая индийского народа – молитва о благе близких людей. Путешествуя по Индии, Н.К. Рерих описал этот обычай в своем путевом дневнике «Алтай – Гималаи»: «Женщина, быстро отсчитывая ритм, совершала на берегу утреннюю пранаяму. Вечером, может быть, она же послала по течению священной реки вереницу светочей, молясь за благо своих детей. И долго бродили по темной водной поверхности намоленные светляки женской души»[51]. В одной из своих статей художник также отмечает: «Вспомнили индусскую женщину на Ганге и ее светочи во спасение семьи и сопоставили с венками на реке под Троицын день – обычаем, милым всем славянским арийцам»[52].

Подводя итог, следует подчеркнуть, что таким «писателям», как Маккэннон, давно пора понять простую как день истину: для того, чтобы трактовать смысл картин, написанных великим художником, надо, во-первых, очень хорошо знать его биографию, понимать исторический контекст его творчества, разбираться в его мировоззренческой позиции, а во-вторых, иметь внутренний такт и нравственные основы, без которых не может состояться ни один истинный ученый.

Далее представляется излишним перечислять измышления Маккэннона, коими пронизана его статья, ибо сравнение его измышлений о Николае Рерихе с историческими фактами свидетельствует о ее откровенном клеветническом характере и полном невежестве самого автора.

Невежество – это не просто незнание каких-либо фактов, это сложное явление, имеющее глубокие корни в природе человека. Причины его кроются в темных сторонах человеческой натуры, и прежде всего, в узком сознании. Самым страшным является невежество активное. Выступая под разными личинами в истории, оно разрушало целые культуры, уничтожало носителей знания, изобретало ложные теории и выдавало их за истину. Рассматривая явление невежества, Л.В. Шапошникова отмечает, что «оно по своей сути есть неотъемлемая часть хаоса и тьмы»[53]. Не случайно, св. Антоний Великий говорил: «Ад есть невежество». Невежество преграждает путь знаниям, которые являются важнейшей опорой космической эволюции человечества, энергетическим импульсом в пространстве этой эволюции[54]. С накоплением и осмыслением знания связан духовный рост и дальнейшее совершенствование человека. Поэтому борьба с невежеством является, по сути, борьбой за наше будущее.

---