Конференция 2011г.

Лавренова О.А.

Метафоры в Живой Этике как форма выражения
философских идей космической эволюции

Живая Этика – философская система, обладающая своим образно-символьным языком, одно из свойств которого – метафоричность. Зачастую именно оно оказывается для представителей современной науки непреодолимым препятствием, не позволяющим понять и использовать знания, содержащиеся в текстах Живой Этики. Мы не замечаем, что даже научные разработки по Живой Этике создаются с использованием метафорического языка, который иногда без расшифровки и соответствующего анализа также препятствует их адекватному восприятию научным сообществом. В то же время ряд философов высказывает скептическое отношение к традиционным познавательным возможностям человека и признает метафору единственно возможной формой выражения истины.

В данном докладе мы попытаемся показать, что метафоры в Живой Этике являются не столько особенностью языка, сколько дополнительной понятийно-образной системой, сообразующейся с импульсом космической эволюции и позволяющей донести до читателя основные положения философии реального космоса и даже особенности самой космической реальности как таковой. В Живой Этике используются как метафоры, базирующиеся на архетипах, фундаментальных для большинства культур, так и новые метафоры, позволяющие по новому взглянуть на уже казалось бы известные феномены и явления.

Метафора – феномен культуры, являющийся своеобразной «лакмусовой бумагой» для базовых образов и собственно ментальности культуры. Она же – один из инструментов познания действительности, наименования объектов, создания художественных образов и порождения новых значений.

Теория метафоры развивается со времен Аристотеля до наших дней, все ее внутренние флуктуации условно можно разделить на два типа. Первый – теории сравнения, которые все метафорические высказывания генетически возводят к сравнению двух или более объектов, сходных или не очень. Второй – теории семантического воздействия – постулирующих, «что метафора связана с вербальной оппозицией или взаимодействием двух семантических смыслов – а именно, метафорически употребленного выражения и окружающего буквального контекста»[1].

По определению Х. Ортега-и-Гассета «метафора удлиняет «руку» интеллекта; ее роль в логике может быть уподоблена удочке или винтовке. Из этого, впрочем, не следует, что она раздвигает границы мыслимого. Отнюдь нет. Она лишь обеспечивает доступ к тому, что смутно виднеется на его дальних рубежах. Без метафоры на нашем ментальном горизонте образовалась бы целинная зона, формально подпадающая под юрисдикцию нашей мысли, но фактически неосвоенная и невозделанная»[2]. X. Ортега-и-Гассет также считал, что метафора – это не только способ описать объекты высокой степени абстракции, но и способ сокрыть их, поскольку метафора отчасти укоренена в духе «табу». Сокрытие и разоблачение реальности – основные функции метафоры, из которых, безусловно, для исследователей культуры интереснее вторая.

В рамках когнитивной теории, определяющей метафору как инструмент понимания мира, принято считать что, метафоры, по определению С.С. Гусева, «наглядно выражают для всех носителей данной культуры основные ценностные установки и ориентации общества»[3]. О духовном значении символа много написано о. П. Флоренским и другими философами. Метафоры же выступают также «как средства представления символов в культурном сознании»[4]. Дж. Лакофф и М. Джонсон развили эту мысль, утверждая, что метафора не ограничивается лишь сферой языка, что процессы мышления человека и понятийная система в целом в значительной степени метафоричны и метафорическая структура основных понятий во многом определяет наиболее фундаментальные культурные ценности[5].

С точки зрения философии культуры важна одна из теорий, описывающая процесс метафоризации как биполярное взаимодействие двух структур знаний – когнитивной структуры «источника» (source domain) и когнитивной структуры «цели» (target domain)[6]. В результате такой проекции цель становится более понятной, или понятийно организованной так, чтобы быть доступной заданному кодами и рамками определенной культуры сознанию, в этом и состоит сущность когнитивного потенциала метафоры.

Особое значение в философском познании имеют онтологические метафоры, поскольку именно философам часто приходится описывать или конструировать невидимые и неосязаемые, божественные, ментальные миры, а слова для описания и конструирования переносятся из словаря, описывающего видимый, осязаемый, материальный мир. Онтологическая функция метафоры основывается прежде всего на процессе конструирования реальности, выражаемой в метафоре.

В Живой Этике встречаются как простые так развернутые метафоры, несущие в основном онтологическую функцию. В случае онтологической или структурной метафоры одно понятие структурно метафорически упорядочивается в терминах другого. Последние предполагают наличие нескольких главных и нескольких вспомогательных субъектов метафоры: одно – базовое – соотнесение понятий обрастает в таких метафорах рядом частных соответствий, иллюстрирующих компоненты или детали общего. Например, метафора «мир как здание» порождает целую систему вспомогательных метафор (строительство, ступени, краеугольный камень и иерархическая лестница и т.д.).

Поль Рикер пишет, что «…яркость метафор заключается в их способности «показывать» смысл, который они выражают. Здесь предлагается своего рода изобразительное измерение, которое может быть названо изобразительной функцией метафорического значения»[7]. Центральная метафора Живой Этики, которая обладает не только онтологической, но и яркой изобразительной функцией, – «космическая и психическая энергия есть огонь». Представление мира высших энергий как мира огненного – одна из самых ярких метафор, которая позволяет земному сознанию заглянуть за горизонт возможностей его ограниченного восприятия, в одном емком образе раскрыть свойства этого мира – творчество[8], подвижность, светоносность, созидательный и разрушительный потенциал (последний актуализируется при неумелом использовании высших энергий), способность очищать и опалять. Мы видим по разным контекстам упоминания огня в текстах Живой Этики, что, также как и земной огонь, космическая и психическая энергия неисчерпаемая[9], живая[10] и жизнедательная.

Символика огня издревле имеет глубинное значение, поскольку и в теистических и в пантеистических традициях огонь есть метафора для описания Бога или божественной силы. В Библии Яхве – огонь рождающий и огонь поядающий, в ведической традиции изначальное пространство представляет собой океан огня. Огонь в Живой Этике имеет много свойств и градаций – от подземного огня и чадящего огня страсти до высших огней материи люциды и материи матрикс, тем самым показывая все многообразие мира, в котором все движется различными формами энергий. Еще один аспект этой метафоры –

как мы знаем, в истории человечества во многих древнейших традициях культурный герой рассматривается как «приносящий огонь», тем самым облегчается понимание роли вестников и героев, несущих миру свет нового знания из первоисточника – высших миров высшего состояния материи, которое для земного сознания есть огонь и свет. Мир Высший тем самым характеризуется как Мир Огненный.

Символ огня, один из архетипических онтологических символов мировой культуры, в текстах Живой Этики выявляет структурные и концептуализирующие пространства ассоциаций, связанных с данным образом, использующихся фактически для облегчения понимания космической реальности как многоуровневой энергетической системы, что в принципе достаточно сложно сделать на логическом уровне, но вполне доступно на образном и метафорическом.

Создание яркого метафорического образа основано на своеобразном контрасте, на использовании концептуального сходства между внешне несхожими предметами и явлениями. Чем эти явления дальше друг от друга, тем неожиданней их сопоставление, там ярче и интереснее проявляющийся через метафору образ. Именно напряжения и противоречия, возникающие в таком сопоставлении, «семантический вызов», или, пользуясь выражением Ж. Коэна, «семантическая дерзость», рождают метафорический смысл как таковой, который есть «не сама семантическая коллизия, а некоторое новое согласование, возникающее в ответ на вызов»[11].

Границы и структура возникающего образа могут варьироваться от слова или словосочетания до композиции художественного произведения, от отдельной авторской фразы до полифонии отдельного явления, представляющего собой всю информацию о данном объекте в рамках отдельной культуры.

В Живой Этике одним из примеров таких ярких и емких образов является метафора, применяемая к сознанию, структурирующая цель по образцу источника и позволяющая не только по новому познавать этот феномен, но и при принятии этой метафоры трансформировать отдельно взятое личное сознание. Описание сознания в западной философии со времен античности базировалось в основном на двух великих метафорах – «tabula rasa» и «сосуд сознания». Говоря об эволюции сознания как о расширении, Живая Этика привносит в онтологию сознания новую метафору – расширяющейся до бесконечности сферы, способной охватить Вселенную. Подобное допущение указывает путь к новому космическому сознанию для каждой личности. Более того, можно предположить, что две предыдущие метафоры соответствовали породившим этапам эволюции человечества, а новая метафора сознания создана в соответствие с новым этапом космической эволюции, выводящей человечество на новый виток – осмысление себя как неотъемлемой части Вселенной, и обуславливающий «эволюционный процесс, превращающий человека из объекта в субъект эволюции»[12].

Многочисленны в Живой Этике метафоры, с помощью которых раскрывается суть духа, структурируется это чрезвычайно сложное понятие. Перечислим некоторые из них. Дух как огонь[13], что роднит его с центральным понятием Живой Этики, понятием космической энергии, показывая их единосущность, а также неограниченная способность нового зарождения (зажжения новых огней) без убывания свойств первоначального импульса. Так от одной свечи может быть зажжено неограниченное количество огней. Дух как творец, поскольку Живая Этика неоднократно упоминает творчество духа[14]. Дух как росток, развивающийся из зерна[15], в котором заложено все, весь потенциал, как в точке до Большого Взрыва сконцентрирована Вселенная. Дух как магнит[16], обладающий силой привлекать к себе сродственные элементы из пространства. Дух как меч[17], с одной стороны, способный поражать врагов, с другой, традиционно являющийся символом богоданной власти (Король Артур, Жанна д’Арк и др. культурные герои владели мечом, обретенным чудесным образом). Дух как мост[18], соединяющий мир дольний и мир горний. Дух, как вместилище[19], обладающее практически неограниченным охватом, ибо говорится о возможности вмещения равно как Вселенной, так и противоположностей обыденной жизни, и как сокровищница, в которой неуничтожимо хранятся все накопления[20]. Дух как храм, который в земном мире и конечной форме концентрирует в себе бесконечность Космоса. Это тот случай, когда одно понятие структурируется множеством метафор, причем, «когда концепт структурируется более чем одной метафорой, различные метафорические структуры обычно сочетаются друг с другом»[21], раскрывая разные аспекты понятия. Часть из этих метафорических проекций может объединить категория «творческой силы», заключенная в понятиях огня, творчества, магнита, меча, часть – категория «объединительной силы», заключенная в понятиях магнита, моста и вместилища. По сути, расшифровывать эти метафоры, перевести их на строгий язык науки можно словами Л.В. Шапошниковой, которая пишет о том, что «дух по своей природе – токоматериальная и высоковибрационная энергетика. Он занимает в мироздании главенствующее положение, выступая в качестве основы космического творчества. Дух как тонкоматериальная энергия в процессе эволюции одухотворяет материю, создавая более высокие ее формы»[22].

Не меньше метафор имеет в Живой Этике понятие сердца. Многие из них по вполне понятным причинам те же, что характеризуют дух. Поэтому стоит особое внимание обратить на одну из тех, которая не пересекается с другими основополагающими понятиями, а именно, метафору «сердце как солнце»[23], которая также идет из глубокой древности. Она структурирует понимание сердца как центра системы, определяющего существование всех остальных ее элементов и радиирующее свой свет и энергию равно как в пределах системы, так и далеко за ее пределы, поскольку свет солнца виден и в других солнечных системах, и в других галактиках. И когда умирает звезда, ее свет еще долго путешествует в пространстве, распространяясь радиально по Вселенной. Чем ярче был свет человеческого сердца, тем дольше мы ощущаем его радиирующий импульс в пространстве культуры. В понимании этой метафоры имеет немаловажное значение центральная метафора христианского мира «Христос как солнце», которая позволяет говорить о другом случае согласованности двух метафор, которая также есть «нечто большее, чем простое структурирование в терминах многомерных гештальтов»[24]. В данном случае идет речь о том, что «при обсуждении одного понятия мы используем другие понятия, которые сами понимаются в терминах метафоры»[25], и это приводит к дальнейшему пересечению их смысловых полей. Вполне однозначно метафора сердца–солнца в сознании западного человека приводит к новой метафоре «сердце как Христос», который есть «путь, истина и жизнь», что вполне согласуется с дальнейшим раскрытием на страницах Живой Этики роли сердца в духовном мире человека, сердца, как места, «откуда идет к нам не только энергетика, но и нужная нам познавательная информация»[26], сердца, как средоточия, перекрестка, «где сходятся дух и материя, небесное и земное, инобытие и наш мир»[27], и – как вестника этого иного мира в наш скорбный мир, как Христа.

До сих пор мы говорили об онтологических метафорах. Если же одна система организуется по образцу другой системы, и метафора организует систему концептов в отношении друг к другу, то речь идет об ориентационной метафоре. В большинстве случаев собственно ориентационные метафоры делают казалось бы абстрактное понятие пространственным, поскольку строятся по аналогии с восприятием пространства.

В Живой Этике широко используется метафора духовной эволюции как восхождения, что, соответственно, связано с одной из древнейших метафор индоевропейской культуры, основанной на биполярности «верх–низ», где верх ассоциируется с Благом и Высшим миром. Ф. Уилрайт объясняет природу этой метафоры следующим образом: «Все люди подвержены физическому закону тяготения, и поэтому идти вверх обычно более трудно, чем вниз; это делает естественную ассоциацию идеи восхождения вверх с идеей достижения, а также ассоциацию различных образов, коннотирующих высоту или подъем, с идеей превосходства, а нередко и привилегированного положения и власти. <…> Различные образы, связанные в опыте с идеей «верха», такие как стрела, пущенная в воздух, звезда, гора, каменный столп, растущее дерево, величественная цитадель, стали означать (каковы бы ни были другие значения, которые могут быть приписаны тому или другом из соответствующих выражений) нечто, достойное вожделения, предмет устремления, то есть в некотором смысле Благо»[28]. В Живой Этике эта метафора обретает новый смысл, поскольку в ней выражается идея структуры мироздания как многоуровневой энергетической системы, которая имеет множество градаций материи, от грубой и плотной, которая соответствует «низу», до высшей, огненной, которая соответствует «верху». И восхождение имеет множество ступеней, соответствующих полноте освоения градаций этих миров расширяющимся (эволюционирующим) сознанием. Если отвлечься от собственно текстов и обратиться к картинам Н.К. Рериха, которые представляют собой философию Живой Этики в красках, то наиболее ярким воплощением этой метафоры будет полотно «Христос в пустыне» (1933), экспонирующаяся в МЦР. Фигура Христа здесь изображена на фоне горных вершин и как бы сливается с ними воедино, а в ущелье, «внизу» – камни сложились в виде некой темной, косной сущности, противопоставленной Высокому духу.

Рассмотренные примеры метафор выявляют как структурные, так и концептуализирующие пространства мысленных ассоциаций, связанных с данными образами и выраженных в языковой форме[29]. Более того, в данном случае метафора сливается с реальностью, как и в случае целого ряда культурных феноменов, имеющих метафорическую природу. Отсюда возникает и трансляция метафор во вторичные описания, которые возникают на основе текстов Живой Этики. По определению С.И. Каспэ, которое представляется нам весьма точным, «метафора и есть реальность; реальность и есть метафора; или, точнее, наличествует целый класс явлений, применительно к которым различение реальности и тропа не может быть произведено, поскольку составляющий суть последнего «перенос значения» представляет собой в данном случае не однонаправленный, разовый процесс, но замкнутый на себя цикл. Ни начальная, ни конечная точки этого движения смысла не поддаются обнаружению – такие метафоры функционируют как нерасчленимые, базовые имманентные человеческому мышлению способы символической организации реальности»[30].

Метафоры, на которых строится текст Живой Этики, согласно когнитивной теории открывают эпистемологический доступ для постижения космической реальности в ее постоянном развертывании, космической эволюции как таковой, сердца, как связующего элемента между микрокосмом и Макрокосмом, безграничной познавательной возможности человеческого сознания и проч. Метафора позволяет проникнуть в глубинные структуры реальности, в данном случае – космической реальности, создает множество смысловых коннотаций, в результате которых происходит передача непереводимой информации, составляющей основу философии космической реальности и ее эволюционных импульсов.

---